4:2 В ПОЛЬЗУ НЕВИНОВНОСТИ
+7 931 393 14 03 - Приемная    mail@apspb.ru office@apspb.ru
+7 931 393 03 10 - Центр по назначению    4560310@apspb.ru
(812) 579 57 77 +7 921 887 52 16 - Квалификационная комиссия  kvalif@apspb.ru
(812) 272 22 53 – Бухгалтерия    advpalata2007@yandex.ru
(812) 615-22-36 - Полномочные представители по защите

                                 профессиональных прав адвокатов

(812) 317-22-36 - Комиссия по защите профессиональных прав адвокатов


24.12.2020

4:2 В ПОЛЬЗУ НЕВИНОВНОСТИ

Добродеев.jpg

Адвокат Алексей Добродеев, впервые за свою многолетнюю адвокатскую практику участвуя в суде присяжных, добился оправдания N., который обвинялся в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, в результате которого потерпевший скончался в больнице (ч. 4 ст. 111 УК РФ). 14 декабря Гатчинский городской суд Ленинградской области вынес оправдательный приговор, основанный на оправдательном вердикте шестерки присяжных заседателей.

Доверитель не отрицал факт драки с потерпевшим, настаивая на том, что не наносил ему ударов, повлекших смерть. В итоге адвокату удалось убедить присяжных не только в невиновности доверителя, но даже в отсутствии события преступления.

Алексей Добродеев вступил в дело N., когда шел четвертый месяц следствия. Уже были даны первые показания и проведены многие следственные мероприятия. Действуя в предложенных обстоятельствах, адвокату удалось найти новых свидетелей, добиться их допроса и включения в итоговый список, а также представить более детальные показания N. Тогда картина произошедшего стала вырисовываться не только безапелляционной, жесткой кистью следователя, но и обрастать точечными, но очень важными, нюансовыми мазками защиты.

Выбор между профессиональным судом и судом присяжных Алексей Владимирович объяснил просто: объем той информации, которую нельзя было представить присяжным заседателям, оказался не настолько значительным, чтобы можно было бы отказаться от такого процесса.

Первое судебное заседание – первый сюрприз защите в виде специфической рассадки участников процесса. N. не содержался под стражей, поэтому ничто не мешало ему находиться рядом со своим адвокатом. Ничто, кроме воли председательствующего.

– Готовясь заранее ко всем нюансам процесса, я не только посетил специальный тренинг Руслана Айдамирова в Санкт-Петербургском Институте адвокатуры, который дал мне массу прикладной информации, – рассказал Алексей Добродеев. – Но и продолжал советоваться и с Русланом, и с Евгенией Георгиевной Зейдлиц. В числе прочего выяснял, можно ли потребовать, чтобы подзащитный, если он не находится под стражей, находился бы рядом с адвокатом. Была получена рекомендация настаивать на этом. И хотя судья на первом заседании указал N. место напротив присяжных, я заявил возражение, и после перерыва мой подзащитный сел за стол со мной и занимал это место вплоть до оглашения вердикта. Так было, безусловно, удобнее, потому что N. вел себя достаточно скованно, ему порой необходим был мой короткий совет. При такой позиции судьи надо настаивать на своем. Казалось бы, это не самое главное. Какая разница, где сидит подсудимый? Но на самом деле это имеет значение, в том числе психологическое.

ОТБОР КОЛЛЕГИИ ПРИСЯЖНЫХ

– Было ли что-то в процессе отбора кандидатов примечательного? Как использовали немотивированный отвод?

– По поводу немотивированного отвода было какое-то субъективное представление, что один из кандидатов достаточно жестко отнесся к N. Мы с подзащитным посоветовались и единодушно решили, что заявим ему отвод. Думаю, что мы не ошиблись.

На заседание по формированию коллегии присяжных прибыло более 20-и кандидатов, из которых были отобраны 10: 6 вошли в состав, 4 запасных. К концу процесса 4 запасных полностью сменили 4 присяжных основной коллегии, которые выбывали по разным причинам. Коронавирус тоже, по всей видимости, повлиял. Если кто-то не являлся в заседание, то у суда было право предложить отложить заседание либо заменить не явившегося на запасного, мы не возражали, и на финальной стадии, когда запасных уже не осталось, был риск, что коллегию придется распустить. У стороны защиты такой задачи не было. Я, конечно, не видел однозначной лояльности коллегии присяжных, но было ощущение, что процесс идет нормально.

– Какую информацию своими вопросами Вы пытались получить от присяжных, исходя из обвинения?

– Важное значение имело заключение судебно-медицинских экспертов, потому что пострадавший умер не сразу после драки с N. С места происшествия он убыл самостоятельно, потом возвратился назад, и только тогда ему была вызвана скорая помощь и он был доставлен в больницу, где скончался. Я предполагал, что должны были быть вопросы к качеству оказанной помощи. Однако никого из медицинского персонала к ответственности не привлекли, но в заключении экспертов было указано на недостатки в оказании медицинской помощи, и казалось, что при отборе присяжных хорошо бы, чтобы в коллегию вошли медики, разбирающиеся в этих вопросах, хотя, с другой стороны, они могли встать на сторону коллег. Как бы то ни было, в кандидатах медиков не оказалось.

Конечно, Руслан Айдамиров рассказал много полезного о всех стадиях процесса, в том числе и о стадии формирования коллегии, и в результате опроса кандидатов мною была получена такая информация, на основании которой стало ясно, что они не могут быть присяжными. Например, были лица, подвергавшиеся не так давно административному взысканию или недавно уже участвовавшие в суде присяжных.

РАЗЛИЧИЯ В ПОКАЗАНИЯХ

– Вы упомянули, что было что-то, чего вы не смогли бы донести до присяжных, что имелось в виду?

– Нельзя раскрывать обстоятельства, связанные с нарушениями при проведении ОРМ и следствия, в результате которых, как часто бывает, первоначальная позиция при первом допросе обвиняемого или подозреваемого отличается от той позиции, которую он занимает потом. Следователи и судьи нередко считают, что первые показания наиболее правдивы. На самом деле такой подход применять нельзя. Первые показания – это показания, основанные на беседе лица с оперативным сотрудником без адвоката, которая заканчивается советом, как надо давать показания следователю, чтобы обойтись без заключения под стражу и строгого наказания. Не учитывается, что подозреваемый часто задерживается впервые и может идти на поводу у оперативного сотрудника или следователя, боясь быть заключенным под стражу. Он ошибочно полагает, что потом компетентные следователи и судьи разберутся, но на самом деле эти его показания становятся доказательством, используемым стороной обвинения.

Процент оправдательных приговоров ниже у профессиональных судей. Почему? Казалось бы, профессионалы должны лучше разобраться. Есть мнение, что присяжные неправильно судят и выносят много оправдательных приговоров, но я думаю, что это не присяжным упрек, а профессиональным судьям, которые должны посмотреть на то, как они оценивают фактические обстоятельства дела и почему их оценка серьезным образом отличается от оценки присяжных заседателей, которые оценивают факты дела.

– Первые и последующие показания N. значительно расходились?

- Показания отличались несущественно, не было такого, что сначала N. полностью признавал вину, а потом полностью отрицал. Были определенные нюансы: он просто не сказал на первом допросе всех деталей произошедшего во всех подробностях, назвал не всех присутствующих лиц, и это следствием преподносилось как то, что он впоследствии коренным образом изменил свою позицию, потом эту линию подхватил государственный обвинитель.

При первом допросе N. в суде он просто рассказал об обстоятельствах, но в воздухе повис вопрос о различиях показаний, и даже присяжные передали председательствующему записку с просьбой ответить на вопрос, почему же первоначальные показания отличаются от тех, которые он давал в последующем. Отвечая, N. сказал, что показания, данные им на первом допросе, сразу после задержания, не в полной мере соответствуют действительности, потому что они неправильно записаны следователем. Только он это сказал, судья прервал допрос и сказал, что должен выяснить у стороны защиты, о чем именно хочет давать показания подсудимый в последующем. Присяжные были удалены, и уже без них суд выяснял, о чем N. собирается говорить. N. заявил, что будет говорить о причинах неточностей в протоколе первоначального допроса, но судья сказал, что этого в присутствии присяжных говорить нельзя, но мы и не рассчитывали это сказать.

Также N. сообщил о состоянии своего здоровья на момент этого допроса. Невозможность доведения этого обстоятельства до сведения присяжных представляется весьма спорной, но судья посчитал по-другому. При этом, не сообщив присяжным о нарушениях при допросе и о состоянии здоровья, мы можем с большей уверенностью ожидать, что оправдательный вердикт устоит, поскольку нарушений с нашей стороны допущено не было.

СУД ФОРМУЛИРУЕТ ВОПРОСЫ ПРИСЯЖНЫХ

По словам Алексея Добродеева, коллегия с интересом наблюдала за процессом, особенно активную позицию занимали некоторые присяжные, которые время от времени передавали судье записки со своими вопросами. При этом адвокат отметил особенность процесса их оглашения: судья производил некоторую фильтрацию вопросов – по некоторым из них указывал, что вопрос уже выяснялся, и откладывал записку в сторону.

- То есть председательствующий не оглашал сами вопросы?

- Судья не должен допустить постановку вопросов, которые не подлежат выяснению в присутствии присяжных, но на самом деле мы не знаем вопросов, поступивших председательствующему в записках. Он не оглашал вопросы, он их формулировал. Если он приходил к мнению, что вопрос действительно нужно выяснить, то говорил: «Я его формулирую таким образом…». Стороны не видели, каким образом вопрос сформулирован присяжными.

НОВЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ПРЕДСТАВИТЬ В СУД ПРИСЯЖНЫХ ОЧЕНЬ СЛОЖНО

- Были некоторые сомнения в выводах экспертов по судебно-медицинской экспертизе трупа, – отметил Алексей Добродеев. – Мы с N. решали вопрос о вызове специалиста, но я предвидел, что судья мог не допустить его допрос в присутствии присяжных, поэтому мы не стали этого делать. Нужно было этого специалиста во что бы то ни стало включать в материалы в ходе следствия, потому что те материалы, которые имеются в письменном виде в деле, в той или иной форме могут быть доведены до присяжных, а новые доказательства представить в суд присяжных очень сложно.

Экспертиза по нашему делу проводилась комиссией экспертов. Мы планировали вызвать в суд представителей всей комиссии и задавать им вопросы в надежде, что эксперты комиссии не во всем сойдутся в деталях и выявить таким образом противоречия в заключении, но так сложилось, что эксперт, который являлся главой комиссии и был в списке лиц, подлежащих вызову в суд со стороны обвинения, не смог прибыть в судебное заседание, и вызов других членов комиссии в такой ситуации был бесполезен.

- Часто ли в процессе что-то шло «не по плану»? Или вообще происходили совершенно неожиданные для Вас действия других участников?

- Да, неожиданности были. Например, я полагал, что один из свидетелей обвинения не должен быть допрошен перед присяжными. Дело было в том, что на следствии он рассказал обстоятельства другого инцидента, который не был связан с обвинением, но который негативно характеризовал моего подзащитного. Такие сведения по закону не должны доводиться до присяжных. Когда этот свидетель прибыл, я заявил, что он не подлежит допросу, и суд поступил так, как я не предполагал. Он сказал: «Хорошо, возможно Вы правы, но мы ведь об этом не знаем, поэтому мы удалим присяжных, допросим этого свидетеля без них и посмотрим, о чем он может говорить перед присяжными, а о чем – нет». Свидетель подтвердил свои показания, данные на следствии. Суд разъяснил ему, что он не может давать показания о событиях, негативно характеризующих подсудимого, поэтому было принято решение допросить свидетеля в присутствии присяжных, хотя я возражал. Его допросили, и хотя он не раскрыл негативную характеристику подзащитного, но для меня было неприятным сюрпризом, что он вдруг сообщил информацию о том, что знает о важных для обвинения обстоятельствах со слов очевидца событий, хотя раньше таких показаний не давал. Изначально этот свидетель позиционировался, как человек, который не присутствовал на месте инкриминируемых деяний, а знал о них со слов третьего лица, который тоже знал со слов.

Я постарался такого не допустить впредь, потому что стороной обвинения предполагалось допросить еще двоих подобных свидетелей. На следующее заседание я подготовил письменное ходатайство о том, что показания других двух свидетелей являются недопустимыми доказательствами. Гособвинитель резонно заявил, что это еще не доказательства, поскольку они еще не оглашены. Но судья пошел на компромисс и предложил гособвинителю этих лиц не вызывать. Гособвинитель мог бы настаивать на своем, но, видимо, понимая, что это может сказаться на уязвимости итогового решения, согласился этих свидетелей не вызывать.

«Я БЫ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ СУДЬЯ МЕНЯ БОЛЬШЕ ОСТАНАВЛИВАЛ В ХОДЕ ПРЕНИЙ»

– Во время моей речи в прениях судья меня остановил только раз, но как ни парадоксально, – смеется Алексей Добродеев, – я пожелал бы, чтобы он меня остановил несколько раз, чтобы уж точно было понятно для апелляционной инстанции, что судьей никаких нарушений не допущено.

Председательствующий предоставил нам возможность выступать как с места, так и подойти к коллегии, которая располагалась немного сбоку от нас. Прокурор выступал с места, а я, конечно, подошел, и думаю, если бы судья не предоставил такую возможность, то я бы ее сам у него испросил.

В ходе своего выступления прокурор допустил неверную оценку одного из доказательств, говоря, что оно точно свидетельствует о причастности N., но в действительности оно о причастности именно моего подзащитного не свидетельствовало, и я это использовал в своем выступлении и в реплике. Присяжные даже, как мне показалось, с этим согласились, они, конечно, никак не показали этого, и я им благодарен, что они не кивали, но у меня ощущение сложилось, что они были согласны.

Мне вообще кажется, что в суде присяжных одного защитника мало, имеет смысл участвовать вдвоем и распределить функции. Одному из защитников стоит сосредоточиться на реакции присяжных, конечно, не для давления, а чтобы понимать, на что они реагируют и как вести процесс. Мне, например, помогала моя коллега Елена Алексеевна Колганова, которая хотя в процессе непосредственно не участвовала, но мы обсуждали с ней ход судебного разбирательства, составляли план каждого последующего заседания.

- Возвращалась ли коллегия из совещательной с каким-либо вопросом? И как это технически происходило?

- В суде был установлен такой порядок: удалившись в совещательную комнату, присяжные могли связываться только со специальным сотрудником суда. Это не судья, не помощник или секретарь судьи, который рассматривает дело. Так они сообщали о наличии вопроса или о готовности огласить вердикт. В нашем случае присяжные один раз выходили из совещательной комнаты и просили разъяснить, могут ли они при ответе на вопросы не исключить то, что указано по поводу деяния, а более кратко сами сформулировать, что, по их мнению, было установлено. После этого, когда общее время совещания присяжных составило более трех часов, они вышли и огласили вердикт.

- Вносили ли Вы свои предложения в вопросный лист для присяжных?

- Да, у меня были предложения, которые судья не включил в вопросный лист, но одна из формулировок была изменена, причем очень существенным образом. Проект вопросов за подписью судьи был нам предоставлен, и у сторон было время ознакомиться с ним до следующего заседания. Я подметил ошибку уже накануне заседания. Сначала при оглашении судьей вопросов на слух я не обратил на нее внимания, но при ознакомлении с вопросами в печатном виде обнаружил, что один из ключевых вопросов содержал формулировку, которая не входила в текст обвинения, что могло стать основанием для отмены приговора. Судья с таким моим замечанием согласился. Как ни парадоксально, первоначальная формулировка была в пользу моего подзащитного, но противоречила обвинению. Я предложил эту формулировку из основного вопроса убрать и поставить отдельный частный вопрос, в который эта формулировка была включена.

Уже на первый вопрос «Имело ли место событие?» при перевесе 4 голоса к 2 присяжные ответили, что событие не имело места. Все последующие вопросы о доказанности действий N. и его виновности просто остались без ответа, поскольку этого уже не требовалось.

Текст: Ольга Шушминцева

Фото: Ксения Цыгир