ОБЗОР ДИСЦИПЛИНАРНОЙ ПРАКТИКИ АДВОКАТСКОЙ ПАЛАТЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА ЯНВАРЬ-ИЮНЬ 2020 ГОДА
+7 931 393 14 03 - Приемная    mail@apspb.ru office@apspb.ru
+7 931 393 03 10 - Центр по назначению    4560310@apspb.ru
(812) 579 57 77 +7 921 887 52 16 - Квалификационная комиссия  kvalif@apspb.ru
(812) 272 22 53 – Бухгалтерия    advpalata2007@yandex.ru
(812) 615-22-36 - Полномочные представители по защите

                                 профессиональных прав адвокатов

(812) 317-22-36 - Комиссия по защите профессиональных прав адвокатов


13.10.2020

ОБЗОР ДИСЦИПЛИНАРНОЙ ПРАКТИКИ АДВОКАТСКОЙ ПАЛАТЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА ЯНВАРЬ-ИЮНЬ 2020 ГОДА

В первом полугодии 2020 года Квалификационной комиссией (далее – Комиссия) и Советом Адвокатской палаты Санкт-Петербурга (далее – Совет) рассмотрено с вынесением решения 16 дисциплинарных производств, одно из которых было в отношении двух адвокатов. В результате были вынесены замечания 2 адвокатам, предупреждения – 2 адвокатам, остальные были прекращены: 12 прекращены ввиду отсутствия нарушений в действиях (бездействии) адвоката, одно – за истечением срока.

Пандемия коронавирусной инфекции, вызванной вирусом SARS-CoV-2, пленившая планету, внесла свои коррективы если не во все, то точно во многие сферы жизни. Что касается дисциплинарной практики Палаты, то она примечательна не только тем, что заседания Совета проводились дистанционно с использованием платформы Zoom, но и тем, что не было на повестке ни одного дела, касающегося задолженностей адвокатов по обязательным отчислениям, и ни одно разбирательство не закончилось прекращением статуса адвоката.

Несмотря на то, что дел было рассмотрено сравнительно немного (за аналогичный период в 2019 году – 45), однако были среди них те, в которых получили уточнение позиции по ряду значимых вопросов.

 АДВОКАТЫ ОБМЕНЯЛИСЬ ЖАЛОБАМИ ДРУГ НА ДРУГА

В сентябре 2019 года палата получила две жалобы от двух разных адвокатов; необычность ситуации заключалась в том, что они осуществляли защиту одного и того же лица по одному делу и жаловались друг на друга.

Больше шести месяцев следствия адвокат П. защищала обвиняемую К., находящуюся в СИЗО-5. Когда следствие уже близилось к концу, в изолятор на свидание с К. пришел другой адвокат (А.). Он заключил соглашение с подругой К. только на посещении ее в изоляторе, где хотел обсудить условия заключения соглашения.

На следующий день адвокат А. вновь прибыл в СИЗО, при этом он знал о наличии у К. другого адвоката. В этот же день после обеда в изолятор приехала адвокат П. для выполнения требований ст. 217 УПК РФ, но К. отказалась от ее помощи, намереваясь заключить соглашение с иным адвокатом.

Адвокат П., подавая в палату жалобу, указала, что ее подзащитная намеревалась «провести консультацию с неким неизвестным мне адвокатом, фамилию которого она назвать отказалась». Опередивший ее в тот день новый защитник не только успел побеседовать с ее подзащитной, но и фактически воспрепятствовал тогда процедуре ознакомления с материалами дела. Результатом вмешательства адвоката А. стал отказ К. от ознакомления с материалами дела и от юридической помощи П.

По утверждению адвоката П., К. передала новому адвокату документы дела, переданные ею подзащитной, что затрудняло дальнейшее осуществление защиты. Адвокат П. предположила, что целью действий коллеги может являться сбор информации, а разглашение сведений адвокатом, вступившим в уголовное дело вопреки установленному порядку, может привести к ухудшению положения К.

Адвокат П. указала, что к защите К. адвокат А. не приступал и никакого отношения не имел ввиду отсутствия соответствующего соглашения, а его «контакт» с К. в СИЗО-5 был единственным. Она посчитала действия коллеги неэтичными и обратилась с жалобой в палату.

 Адвокат А. полагал, что свидание с К. не противоречит законодательству и не нарушает чьих-либо прав. Напротив, он был уверен, что именно адвокат П. нарушала законодательство об адвокатской деятельности и этике, ведь от обвиняемой он узнал, что адвокат П. понуждала ее к признанию вины, обманным путем понудила ее поставить подпись в графиках ознакомления с материалами уголовного дела в 103 томах, действует вопреки ее воле и поручениям, поэтому она перестала доверять адвокату П. и просила адвоката А. сообщить своей матери о желании заключить соглашение с А.

Адвокат А. посчитал нарушением и то, что П. защищала К. на основании соглашения с ее матерью, являющейся свидетелем по делу, и это говорило о принятии защиты в условиях наличия конфликта интересов между свидетелем и обвиняемой, самоотвод П. не заявила.

Адвокат А. предположил, что, обращаясь с жалобой на его действия, адвокат П. хотела скрыть следы собственных профессиональных нарушений, и просил возбудить в отношении нее дисциплинарное производство с последующим прекращением адвокатского статуса.

Соглашение об оказании правовой помощи К. с адвокатом А. заключено не было, а юридическую помощь К. после описанных событий оказывает другой адвокат.

 Комиссия и Совет, проанализировав имеющиеся документы, приняли решение, что факты нарушения норм Кодекса профессиональной этики адвоката (далее - Кодекс) адвокатом П. не нашли своего подтверждения, как не подтвердились и сведения о противоправном поведении адвоката А., дискредитация им адвоката П. и попытки склонить К. к заключению с ним соглашения.

Адвокат А. действовал в соответствии с ч. 4.1 ст. 49 УПК РФ: «в случае необходимости получения согласия подозреваемого, обвиняемого на участие адвоката в уголовном деле перед вступлением в уголовное дело адвокату предоставляется свидание с подозреваемым, обвиняемым по предъявлении удостоверения адвоката и ордера».

 Итогом разбирательства стало прекращение производства из-за отсутствия нарушений в действиях обоих адвокатов.

СОВЕТ НЕ СОГЛАСИЛСЯ С КОМИССИЕЙ

Просьба подзащитного обжаловать приговор не презюмируется, а является юридическим фактом, подлежащим доказыванию по общим правилам с учетом принципов состязательности сторон и презумпции невиновности лица, привлекаемого к дисциплинарной ответственности.

 

Жалоба на адвоката З. поступила из СИЗО-1. Осужденный Л. писал, что в марте 2019 состоялись прения по его делу, и государственный обвинитель просил суд назначить ему наказание, связанное с изоляцией от общества. По окончании заседания Л. в присутствии других лиц попросил адвоката З. обжаловать приговор, если наказание будет не условным. Адвокат З. пообещала, что срок будет условным.

На следующем заседании был оглашен приговор, наказание – 5 лет лишения свободы с отбыванием в колонии особого режима. Л. сразу же стал просить адвоката З. обжаловать приговор и посетить его в СИЗО для согласования позиции защиты. Заявления об отказе от обжалования приговора адвокату не давал, но З. приговор так и не обжаловала. Когда Л. об этом узнал, он заявил, чтобы адвокат подала ходатайство о восстановлении срока на обжалование с последующей подачей жалобы. Однако, адвокат З. ответила отрицательно, отказалась подавать какие-либо ходатайства или жалобы, сославшись на невозможность исправления ситуации и упросила написать заявление об отсутствии претензий к ней.

 Адвокат З. защищала Л. по назначению с момента возбуждения уголовного дела. В последнем судебном заседании прокурор просил назначить наказание в виде 13 лет, суд назначил срок в 5 лет. После оглашения приговора, как пояснила адвокат, Л. был удовлетворен сроком и об обжаловании не говорил, поэтому она не посчитала нужным получить от него заявление об отказе от обжалования. Позже адвокат З. получила апелляционную жалобу подельника ее подзащитного и возражения Л. на эту жалобу, в которых он просил о смягчении приговора и посещении его адвокатом З.

Придя в СИЗО, адвокат сообщила, что возражения оставлены судом без рассмотрения из-за пропуска срока. Обжаловать это постановление Л. не просил. Апелляционная жалоба Л. оставлена без рассмотрения из-за пропуска срока.

Адвокат З. также сообщила, что в последнем слове Л. просил не об условном наказании, а об отбытии части наказания в тюрьме. Она представила уведомление суда, где рукой Л. было написано, что при посещении адвокат З. оказала ему юридическую консультацию в полном объеме без ограничения во времени. В протоколе судебного заседания зафиксировано, что Л. обращался к суду с просьбой назначить наказание с отбыванием части его в тюрьме, поскольку там он надеется получить необходимую ему медицинскую помощь. В распоряжении Комиссии также была справка секретаря судебного заседания о том, что Л. от обжалования приговора отказался и не просил об обжаловании. Приложена была также копия возражений Л. на апелляционную жалобу второго осужденного, где Л. написал, что из-за резкого ухудшения его здоровья он был вынужден дать слово не подавать апелляционную жалобу и слово сдержал. Приложен протокол судебного заседания Санкт-Петербургского городского суда, в котором отмечено, что Л. не заявлялось ходатайства об отводе адвоката З.

 Комиссия пришла к выводу о нарушении адвокатом п.4 ст.13 Кодекса: отказ подзащитного от обжалования приговора фиксируется его письменным заявлением адвокату, а адвокат З. не получила от Л. такого заявления, но Совет не согласился.

Совет опирался на установленные Комиссией факты. В ходе уже упомянутого судебного заседания государственный обвинитель просил назначить подсудимому 13 лет лишения свободы. Адвокат З. просила учесть смягчающие вину обстоятельства и назначить Л. наказание по ч.3 ст.162 УК РФ ниже низшего предела без учета рецидива. Суд в приговоре назначил наказание в виде лишения свободы сроком на 5 лет, согласившись с позицией защиты. Л. после оглашения приговора не высказывал намерения его обжаловать и адвоката об этом не просил.

Тем не менее, Комиссия пришла к выводу о нарушении адвокатом п.4 ст.13 Кодекса, поскольку, по мнению Комиссии, в соответствии с упомянутой нормой, только наличие письменного отказа подзащитного освобождало адвоката от обжалования приговора, вне зависимости от наличия поводов для обжалования, установленных подпунктами 1-3 пункта 4 статьи 13 Кодекса.

 Совет АП СПб не посчитал возможным согласиться с таким расширительным толкованием норм Кодекса. Из буквального толкования п.4 ст.13 Кодекса следует, что установлен исчерпывающий перечень случаев, в которых адвокат-защитник обязан обжаловать приговор.

Содержащаяся в этом же пункте оговорка об освобождении адвоката от обязанности обжаловать приговор при наличии письменного отказа подзащитного от обжалования, относится к ситуации, когда поводы для обжалования, указанные в подпунктах 1-3, имеются, но подзащитный в силу каких-либо причин не желает этого либо (в случае выраженной ранее просьбы об обжаловании приговора) изменил свою позицию относительно обжалования.

Совет посчитал, что просьба подзащитного обжаловать приговор не презюмируется, а является юридическим фактом, подлежащим доказыванию по общим правилам с учетом принципов состязательности сторон и презумпции невиновности лица, привлекаемого к дисциплинарной ответственности.

Дисциплинарное производство было прекращено.

ИСХОД ДЕЛА РЕШИЛО ВРЕМЯ ГЛАГОЛА

Пришлось вглядываться в каждую букву, чтобы понять, присутствовала ли назначенный адвокат при явке в повинной и правомерно ли она вообще приняла на себя защиту арестанта, имеющего двух адвокатов по соглашению.

 Жалобу на адвоката М. направила в палату адвокат из другого региона – П. – от имени арестанта К., содержащегося в следственном изоляторе в соседней области.

Из жалобы: в конце 2018 года в петербургском СИЗО-1 К. сделал явку с повинной. В протоколе хоть и стояла подпись адвоката М., на самом деле она при этом не присутствовала, а появилась позднее, когда явка с повинной уже была продиктована К. оперативными сотрудниками. И все это происходило не в следственном кабинете, а в кабинете оперативных сотрудников СИЗО-1. При явке присутствовали оперативные работники УФСБ из другого региона, но в протоколе их присутствие не было зафиксировано.

К. также сообщил, что адвокат М. не спрашивала у него, есть ли адвокат по соглашению, о ранее занимаемой позиции, не интересовалась тем, давалась явка добровольно или под давлением, и присутствие оперативников адвоката М. не смущало.

Следователь составил протокол дополнительного допроса К. с участием адвоката М., в котором указал, что К. отказывается от своих двух адвокатов П. и Б. И опять адвокат М. причину отказа не уточняла. Текст дополнительного допроса составлялся следователем на основании текста явки с повинной, сам К. его не диктовал.

Когда через две недели К. пришел в себя, он рассказал адвокатам П. и Б., как проходили следственные действия с участием адвоката М.

В ответ на запрос адвоката П. из СИЗО-1 пришла справка, из которой следовало, что в день составления документов К. никто не посещал и следственные действия проводились в служебном кабинете оперативников.

К. утверждал, что отказался от своих двух адвокатов под давлением оперативников, а через некоторое время его защиту вновь стали осуществлять прежние адвокаты. Такой отказ нужен был для получения признательных показаний, поскольку до этого тот свою вину отрицал.

 Из материалов дела следовало, что заявка на защиту К. была распределена адвокату М. в день производства следственных действий. В СИЗО-1 адвокат М. встретилась со следователем, и они прошли в кабинет; как пояснила адвокат, она в СИЗО бывает нечасто и не знает, какой именно это был кабинет: следственный или оперативников.

Протокол явки с повинной был написан К. собственноручно, как и то, что замечаний к протоколу он не имеет. На десятом листе протокола К. написал, что явка с повинной сделана добровольно, без давления, что он просит учесть явку в качестве смягчающего обстоятельства и намерен давать правдивые показания. Там же написано, что иных замечаний, дополнений, заявлений и ходатайств у К. не имеется.

Заявление на имя руководства СИЗО-1 об отказе от двух своих адвокатов К. написал так же собственноручно, в нем он просил руководство СИЗО уведомить следователя об этом его отказе от адвокатов: они были навязаны ему иными лицами, просил назначить другого защитника.

Спустя несколько месяцев, протокол явки с повинной и дополнительного допроса К. был предъявлен адвокату Б., но от нее никаких заявлений и замечаний не последовало.

Права допрашиваемого в протоколе были изложены и под подпись разъяснены.

 По протоколу временем начала дополнительного допроса К. указано 16:20, т.е. спустя 50 минут после начала времени вызова адвоката. Этим подтверждается объяснение адвоката М. о том, что явка с повинной была написана К. в ее присутствии.

На втором листе жалобы К. собственноручно написал: «… не спрашивала, даю ли я явку с повинной добровольно…». Совет обратил внимание, что анализ фразы дает основания полагать, что адвокат М. появилась не после написания К. явки с повинной, а присутствовала при ней, поскольку в случае написания текста явки до появления адвоката глагол «давать» логичнее было использовать в прошедшем времени: «дал, давал».

В январе 2019 К. подал заявление о том, что он желает, чтобы его защиту осуществляла адвокат Б., от услуг иных адвокатов отказывается, а в марте он захотел, чтобы его защищала П. Таким образом, адвокатский запрос адвоката П., датированный февралем, был направлен в то время, когда К. еще не подавал заявления о том, чтобы адвокат П. осуществляла его защиту.

Совет также обратил внимание, что сама жалоба К. была передана с нарушением установленного порядка, то есть, не через администрацию изолятора, а через адвоката П.

 Совет согласился с Комиссией, что объективных доказательств того, что явка с повинной была сделана в присутствии оперативных работников, не представлено. Сведений об этих людях в материалах проверки не было. Кроме того, если адвокат М., как писал К., появилась после дачи явки с повинной, она могла не знать о причастности неких оперативных работников к написанию явки и участии в ее написании.

Объективно на пути адвоката и самого обвиняемого в присутствии адвоката не было препятствий подать замечания на протоколы следственных действий, но никем из них замечаний подано не было.

Упрек адвокату М. в том, что она не выясняла наличие адвокатов по соглашению необъективен, поскольку в начале протокола дополнительного допроса указано, что К. отказывается от защиты адвокатов П. и Б. и желает, чтобы его защиту на этом следственном действии осуществляла адвокат М. При отказе от адвокатов по соглашению производство следственных действий возможно с помощью адвоката, назначенного следствием в порядке ст.ст.50-51 УК РФ.

То обстоятельство, что в протоколе дополнительного допроса не было отражено, что при его создании применялись технические средства (компьютер и принтер), не было признано основанием, достаточным для привлечения адвоката М. к дисциплинарной ответственности.

В материалах имелся также ответ начальника СИЗО-1 на запрос о том, кто из адвокатов посещал К. в декабре 2018 года, в котором указано, «… что … декабря 2018 года в отношении К. проводились следственные действия в период с 15:55 до 19:00 в служебном кабинете № 237.1, в данных следственных действиях принимали участие: ст. следователь и адвокат М. Подтверждающие документы: талон на вызов К., запись в журнале (учета прибытия (убытия) в (из) ФКУ СИЗО-1 УФСИН России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области».

Нарушений в действиях адвоката М. Совет не нашел и прекратил производство.

«РАЗДВОЕНИЕ АДВОКАТСКОЙ ЛИЧНОСТИ»

Касательно заключения соглашений цессии адвокат Б. пояснил, что как адвокат не заключал никаких соглашений цессии; соглашения цессии были заключены гражданином (физическим лицом) Б.

 Дисциплинарное производство в отношении адвоката Б. было возбуждено по жалобе директора коммандитного товарищества, засомневавшегося в его добросовестности, обнаружив на сайте адвокатского кабинета информацию о работе адвоката Б. юристом в организации, являющейся ответчиком в деле, в котором адвокат представлял товарищество. Заявитель также ссылался на длительное рассмотрение дела в судах.

Адвокат Б. объяснил, что в момент принятия поручения от коммандитного товарищества у него отсутствовал конфликт интересов, поскольку он состоял в трудовых отношениях с организацией-ответчиком 12 лет назад.

 По материалам дела: в 2017 году директор от имени коммандитного товарищества и адвокат подписали соглашение, по которому последний должен был представлять интересы товарищества в арбитражных судах России по вопросу взыскания с ответчика причитающейся доверителю суммы долга по оплате агентского вознаграждения.

Гонорар адвоката должен был исчисляться в виде 10% от взысканной суммы основного долга, 100% начисленных судом процентов/пеней и 100% судебных расходов. При этом вознаграждение должно было выплачиваться путем передачи доверителем адвокату прав на часть требований к должнику в течение 5 рабочих дней, считая с даты подписания соглашения, но, в любом случае, до начала судебного процесса. Уплата вознаграждения должна была производится путем подписания между доверителем и адвокатом договора уступки части прав требований.

В жалобе генеральный директор указал, что адвокат Б. уверил его, что дело 100% выигрышное и по инициативе адвоката между ним и коммандитным товариществом были заключены:

– соглашение об уступке права требования (цессии), согласно которому к адвокату безусловно перешли права требования 8,75% агентского вознаграждения в размере 416580 ЕВРО по агентскому соглашению между доверителем и другим юридическим лицом;

– соглашение об уступке права требования (цессии), согласно которому к адвокату Б. безусловно перешли права требования 87,5% от суммы любых законных и договорных пеней, штрафов и процентов за пользование чужими денежными средствами, иных индексаций, начисленных на сумму агентского вознаграждения в размере 416580 ЕВРО, в связи с нарушением сроков выплаты денежных средств;

– соглашение об уступке права требования (цессии), согласно которому к адвокату безусловно перешли права требования 100% взысканных арбитражных судом в связи с рассмотрением спора о взыскании агентского вознаграждения в размере 416580 ЕВРО.

В счет уступки прав по указанным соглашениям адвокатом Б. с расчетного счета адвокатского кабинета была уплачена государственная пошлина за рассмотрение судом иска о взыскании агентского вознаграждения. После чего адвокат Б. предъявил указанный иск от имени доверителя в арбитражный суд, решением которого исковые требования были удовлетворены частично: в размере 100000 ЕВРО. Решение было обжаловано адвокатом Б. в апелляционном порядке, но оставлено без изменений. Арбитражный суд кассационной инстанции по жалобе адвоката отменил ранее принятые решения и направил дело на новое рассмотрение.

После этого доверитель направил адвокату электронное уведомление об отказе от соглашений, заключенных с адвокатом, но за день до этого адвокат Б. обратился с иском в суд с требованиями:

– обязать доверителя уведомить должника – ответчика о состоявшейся уступке части права требования и предоставить документы, подтверждающие данное уведомление;

– истребовать у доверителя оригиналы документов, подтверждающих право требования, либо надлежаще заверенные копии данных документов.

– признать имущественное право требования, указанное в заключенном между адвокатом и доверителем соглашении об уступке права требования перешедшим к истцу.

Адвокату Б. было отказано в удовлетворении требований.

После того, как все остальные суды были «проиграны», адвокат Б. обратился в арбитражный суд с заявлением, в котором просил признать его третьим лицом, заявляющим самостоятельные требования относительно предмета спора в связи с перешедшим к нему правом требования 87,5% от суммы любых законных и договорных пеней, штрафов и процентов, процентов за пользование чужими денежными средствам, иных индексаций, начисленных на сумму агентского вознаграждения в размере 416580 ЕВРО по агентскому соглашению, заключенному между его уже бывшим доверителем и организацией, в споре с которой он доверителя представлял.

Касательно заключения соглашений цессии адвокат Б. пояснил, что как адвокат не заключал никаких соглашений цессии; соглашения цессии были заключены гражданином (физическим лицом) Б.

 Совет согласился с выводом Комиссии о том, что адвокат Б. подп.10 п.1 ст.9 и ст.11 Кодекса не нарушал, поскольку прекратил трудовые отношения с ответчиком в 2004 году, т.е. ранее, чем эта организация заключила агентское соглашение с его нынешним доверителем.

Доводы о недобросовестном поведении адвоката Б. ввиду длительного рассмотрения спора судом признаны необоснованными, так как сроки судебного разбирательства не зависят от адвоката. Более того, решения арбитражного суда принимались в интересах (в пользу) доверителя, что не может свидетельствовать о недобросовестном поведении адвоката.

 Но адвокатом Б. был нарушен подп.8 п.1 ст.9 Кодекса, в соответствии с которым адвокат не вправе приобретать каким бы то ни было способом в личных интересах имущество и имущественные права, являющиеся предметом спора, в котором адвокат принимает участие как лицо, оказывающее юридическую помощь.

Адвокат Б. заключил с доверителем соглашения цессии в период оказания юридической помощи, при этом права требования, передаваемые адвокату, являлись непосредственным предметом спора между доверителем и организацией-ответчиком.

Для обоснования факта совершения этого нарушения также имело значение, что уплата государственной пошлины по иску адвоката к доверителю о признании цессии состоявшейся производилась со счета адвокатского кабинета Б.

 Довод адвоката Б. об истечении срока привлечения к дисциплинарной ответственности не был принят во внимание, поскольку в силу п.5 ст.18 Кодекса действия адвоката были признаны длящимся нарушением. Адвокат не только заключил соглашения цессии с доверителем, интересы которого в споре с ответчиком, связанном с предметом соглашений цессии, представлял, но и длительное время предпринимал действия, направленные на приобретение имущественных прав, являющихся предметом соглашений цессии.

К адвокату Б. применена мера дисциплинарной ответственности в виде замечания.

ОТВОД СУДЬЕ ОБЕРНУЛСЯ ЖАЛОБОЙ НА АДВОКАТА

Публичная деятельность, в том числе, участие в судопроизводстве, предполагает столкновение различных точек зрения, взаимную критику, проявление эмоций, которые не должны рассматриваться сторонами процесса как личные выпады и вызывать у них чувство обиды или уязвленного самолюбия.

В декабре 2019 года судья районного суда Санкт-Петербурга обратилась в Палату с просьбой возбудить в отношении адвоката Г. дисциплинарное производство и лишить ее статуса. Такое строгое взыскание адвокат, по мнению судьи, должна была понести из-за выбранных ею формулировок при заявлении отвода судье.

Адвокат Г. защищала своего доверителя в уголовном процессе. В апрельском судебном заседании она заявила письменный отвод судье, обосновывая который употребила такие выражения, как «поведение судьи свидетельствует о ее обвинительной позиции, о намерении осудить моего подзащитного любым путем, даже с нарушением закона», «анализируя поведение судьи, очевидно, что судья […] сначала проигнорировала выявленную защитой фальсификацию заявления о преступлении, то есть фактически она стала заниматься укрывательством преступления следователя», «судья открыто нарушила требования УПК РФ», «налицо открытая заинтересованность судьи в обвинительном исходе дела».

Такие выражения судья посчитала не только оскорбительными и клеветническими, но и затрагивающими ее квалификацию, честь и достоинство. В обращении судья указывала, что при обсуждении отвода подсудимый даже не решился высказывать свое мнение по данному вопросу, т.е. фактически позицию своего адвоката не поддержал, в связи с чем, судья также задалась вопросом, действовала ли адвокат в интересах своего доверителя

Приведенные адвокатом Г. основания отвода не нашли поддержки и со стороны Санкт-Петербургского городского суда, отказавшего в удовлетворении апелляционной жалобы Г.

Судья просила о возбуждении дисциплинарного производства, а «… в случае непривлечения данного адвоката к ответственности в виде прекращения статуса адвоката, оставляю за собой право на обращение в правоохранительные органы с заявлением о возбуждении уголовного дела по признакам преступлений, предусмотренных ст. 297 УК РФ (Неуважение к суду), ст. 298.1 УК РФ (Клевета в отношении судьи)».

 Адвокат Г., отвечая на обращение судьи, заметила, что в деле имелись обстоятельства, которые требовалось исследовать судом всесторонне и тщательно, не полагаясь лишь на документы, представленные обвиняющей стороной, чего суд не сделал: в апрельских судебных заседаниях была выявлена фальсификация заявления о преступлении, что ставило под сомнение законность возбуждения уголовного дела и могло привести к его прекращению.

Заявленные защитой ходатайства о назначении и проведении
технико-криминалистической экспертизы протокола устного заявления потерпевшей и признания его недопустимым доказательством были оставлены без удовлетворения. По мнению защиты, эти действия судьи противоречили принципам презумпции невиновности и состязательности сторон, а также принципам объективности и беспристрастности судьи, что и было положено в основу заявления об отводе.

Кроме того, судья допустила в процесс лицо без документов и, не установив личность, допросила его в качестве потерпевшего. Поскольку это прямо противоречит требованиям УПК РФ, защита в очередной раз усомнилась в беспристрастности суда, увидела в этом нарушение права подсудимого на справедливое судебное разбирательство.

Все эти нарушения легли в основу жалобы в Квалификационную коллегию судей Санкт-Петербурга.

Последовательно отстаивая позицию, адвокат Г. дважды обращалась по факту фальсификации материалов уголовного дела в правоохранительные органы. К моменту дисциплинарного разбирательства адвокат Г. обжаловала приговор в кассационном порядке.

Рассматривая материал, Комиссия установила, что адвокатом Г. действительно был заявлен отвод судье, в котором она указала на нарушения, по ее мнению, процессуальных прав подзащитного на всестороннее и полное исследование обстоятельств дела; адвокат высказала свою позицию по рассматриваемому делу, требовала совершения необходимых процессуальных действий и приобщения важных документов, настаивала на проявлении судом внимания к позиции адвоката, направленной на всестороннее и полное исследование обстоятельств дела, указала на игнорирование судьей норм материального и процессуального права.

 Комиссия и Совет пришли к заключению, что заявление отвода судье входит в круг полномочий адвоката (ч.2 ст.62 УПК РФ) и основывается на внутреннем убеждении защитника в наличии нарушений, предусмотренных ст.61 УПК РФ, в том числе ч.2 указанной статьи, в соответствии с которой судья не может участвовать в производстве по уголовному делу также в случаях, если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что он лично, прямо или косвенно, заинтересован в исходе данного уголовного дела.

Законодательством об адвокатской деятельности презюмируются необходимый уровень квалификации и добросовестность адвоката при осуществлении профессиональной деятельности. В соответствии с п.1 ст.2 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (далее – Закон об адвокатуре) адвокат является независимым профессиональным советником по правовым вопросам. Профессиональная независимость адвоката предполагает свободный выбор им действий при оказании юридической помощи, если такие действия не противоречат действующему законодательству. Адвокат свободен в выборе как правовой позиции, так и средств защиты интересов доверителя, избранных им для достижения результата по делу. При этом в п.5 ст.10 ГК РФ указывается, что добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются.

Исходя из этого, адвокат в рамках осуществления адвокатской деятельности вправе давать профессиональную оценку действиям иных лиц, в том числе, действиям судей различного уровня. В соответствии с п.2 ст.18 Кодекса адвокат не может быть привлечен к какой-либо ответственности за выраженное им при осуществлении адвокатской деятельности мнение, если только вступившим в законную силу приговором суда не будет установлена виновность адвоката в преступном действии (бездействии).

В процессе рассмотрения дела между судьей и адвокатом произошел обмен мнениями относительно соблюдения процессуальных норм, где их оценки не совпали. Так заявленные защитой ходатайства были оставлены судом без удовлетворения. Несовпадение процессуальных оценок судебного разбирательства нашло отражение и в разной этической оценке действий адвоката.

Так, судья полагала, что адвокат Г. позволила себе в адрес председательствующего по делу высказывания, не соответствующие статусу адвоката, грубо нарушив этим нормы профессиональной этики. Между тем, приведенные в обращении цитаты могли бы стать предметом обсуждения для выяснения их допустимости в судебном процессе с точки зрения этических норм, если бы в каждом случае были сформулированы сами этические нормы, нарушенные адвокатом («неделовая лексика», «неуважение к суду», «оскорбительность и унижение достоинства» и т.п.). Однако в обращении априори утверждается, что высказывания не соответствуют статусу адвоката.

С такой оценкой судьей значения слов адвоката Г., как не соответствующих статусу адвоката и требующих дисциплинарной ответственности, Совет не согласился, поскольку ни само значение этих слов, ни контекст, в котором эти слова были произнесены, не могут считаться унижающими достоинство кого-либо из участников процесса и суда. Настойчивость адвоката в его правовой позиции не является основанием для его дисциплинарной ответственности, если адвокатом не допускаются высказывания, умаляющие честь и достоинство других участников судебного разбирательства.

Комиссия и Совет заключили, что утверждения судьи о нарушении адвокатом
Г. Закона об адвокатуре и профессиональных обязанностей носят декларативный характер и не обоснованы доказательствами.

Было отмечено, что публичная деятельность, в том числе, участие в судопроизводстве, предполагает столкновение различных точек зрения, взаимную критику, проявление эмоций, которые не должны рассматриваться сторонами процесса как личные выпады и вызывать у них чувство обиды или уязвленного самолюбия. Каждый участник процесса должен контролировать уровень проявления своих эмоций. И это в полной мере относится к адвокату. Однако и суд должен демонстрировать не только свою твердость, но и мудрость, которые в совокупности и воспринимаются участниками процесса как справедливость.

Дисциплинарное производство в отношении адвоката Г было прекращено вследствие отсутствия в ее действиях (бездействии) нарушений.

ПОЛТОРА ГОДА АДВОКАТСКОГО БЕЗДЕЙСТВИЯ

 На адвоката Е. пожаловался генеральный директор ООО: адвокат получил гонорар, но к исполнению поручения так и не приступил.

В июне 2018 года адвокат и ООО заключили соглашение на представление интересов ООО в районном суде по иску к ТСЖ об освобождении незаконно занимаемого помещения.

Вознаграждение в размере 30000 рублей было перечислено адвокату Е. в августе, однако к исполнению поручения Е. не приступил.

На запрос Комиссии о том, обращался ли адвокат Е. «… в интересах ООО «…» с иском к ТСЖ в период с августа 2018 г. по 12.09.2019 г…», суд сообщил, что не обращался.

Адвокат Е. согласился с Заключением Комиссии и сообщил, что вернул доверителю полученный гонорар полностью.

Было признано, что адвокатом Е. нарушены требования п.1 ст.8 Кодекса, в соответствии с которым при осуществлении профессиональной деятельности адвокат обязан честно, разумно, добросовестно, квалифицированно, принципиально и своевременно исполнять свои обязанности, активно защищать права, свободы и интересы доверителей всеми не запрещенными законодательством средствами, руководствуясь Конституцией Российской Федерации, законом и настоящим Кодексом, что выразилось в факте бездействия адвоката Е. по выполнению поручения в течение полутора лет без уважительной причины.

Адвокату Е. вынесено предупреждение.

 ДОБРОСОВЕСТНАЯ ЗАЩИТА ПО НАЗНАЧЕНИЮ

 На адвоката С. подал жалобу его доверитель Т., содержащийся следственном изоляторе. Т. был недоволен тем, что назначенный ему адвокат не обжаловал приговор, которым ему было назначено более тяжкое наказание, чем то, о котором просили Т. и его защитник. Адвокат С. сам не обжаловал и не помог в составлении апелляционной жалобы, оставив Т. после оглашения приговора без квалифицированной юридической помощи. При этом, письменного заявления, освобождающего адвоката от обжалования приговора, он адвокату С. не передавал. Т. был вынужден самостоятельно обжаловал приговор. Адвокат С. также не обеспечил Т. копией обвинительного заключения, которая потребовалась ему для составления апелляционной жалобы.

Адвокат С. объяснил, что Т. полностью признавал свою вину в совершении кражи и просил рассмотреть дело в особом порядке. Ранее он уже был судим за совершение аналогичных преступлений, имел не снятую и не погашенную к тому времени судимость.

Процесс осложнялся нахождением обвиняемого в следственном изоляторе Тамбовской области. Фрунзенский районный суд назначил судебное разбирательство без участия обвиняемого в общем порядке и вынес приговор в виде 1 года 8 месяцев лишения свободы, а по совокупности с не отбытым наказанием по предыдущему приговору – 3 года лишения свободы.

Адвокат С. отметил, что конкретного указания Т. на обжалование приговора он не получал, однако обжаловал приговор и отправил Т. копию обвинительного заключения.

Комиссия не усмотрела нарушений в действиях (бездействии) адвоката С.

Совет установил, что адвокат С. обсуждал с подзащитным Т. по спецсвязи вопрос об обжаловании приговора суда, но, учитывая, что подзащитный находился в СИЗО, адвокат С. не стал дожидаться его письменного отказа от обжалования и направил апелляционную жалобу в установленные сроки, что подтверждалось постановлением Фрунзенского районного суда. Таким образом, адвокат С. выполнил обязанность, возложенную на него п.4 ст.13 Кодекса профессиональной этики адвоката.

Дисциплинарное производство в отношении адвоката С. было прекращено.

СЛЕДОВАТЕЛЬ ПОЖАЛОВАЛАСЬ ЧЕРЕЗ МИНЮСТ

Следователь по особо важным делам пожаловалась на неявки и поведение адвоката С. Первый раз адвокат С. не явился на следственные действия 15 августа без уважительной причины. По следующему вызову 22 августа адвокат явился вместе со вторым защитником и обвиняемой, однако желая сорвать выполнение процессуальных действий, защитники устроили скандал, требуя предоставить ответ на ходатайство, при этом, адвокат С., как указала следователь, в бестактной форме возражал против действий следователя, общался на повышенных тонах и в грубой форме, постоянно перебивал и не давал возможности продолжить работу.

После предложения адвокату ознакомиться с постановлением об удовлетворении ходатайства все трое без объяснения причин покинули кабинет следователя до окончания выполнения требований ст.215 УПК РФ, тем самым отказавшись от ознакомления с постановлением. Попытки следователя вернуть их были проигнорированы.

По вызову на 26 августа адвокат С. вновь не явился.

Помимо этих претензий следователь указала, что адвокат С. злоупотреблял своим правом на ознакомление с материалами уголовного дела и не являлся, а также обратила внимание на то, что адвокат С. систематически срывал проведение «следственных и процессуальных действий» путем неявки без уважительных причин, провоцировал конфликты со следователем, срывая выполнение следственных действий и вынуждая переносить их, отказывался принять на руки уведомления о явки и требовал направить их почтой, заведомо понимая длительность доставки почтового отправления.

Следователь обращала внимание на некорректное поведение адвоката С. в виде общения на повышенных тонах, высказывания угроз о возможных проверках надзирающими органами.

Постановлениями суда было установлено явное, необоснованное и систематическое затягивание выполнения требований ст.217 УПК РФ, в связи с чем был установлен определенный срок ознакомления с материалами уголовного дела.

 Адвокат С. изложил свое видение ситуации. 12 августа он вместе с коллегой и подзащитной прибыли к следователю. В тот день доверительнице было предъявлено очередное обвинение (ранее ей не менее 12 раз предъявлялись обвинения по различным статьям по одним и тем же обстоятельствам). Из-за большого объема обвинения доверительница ходатайствовала об отложении допроса, чтобы изучить обвинение и получить помощь защиты, адвокат С. попросил следователя сразу разрешить это ходатайство, чтобы назначить дату, однако, следователь заявила, что рассмотрит ходатайство и направит ответ по почте, одновременно выписав повестку на 15 августа. На просьбы адвокатов назначить другое время, поскольку на это ранее были запланированы иные следственные действия, следователь заявила, что это «проблемы адвокатов и она подстраиваться не станет».

На самом деле следователь даже не уведомляла его о проведении следственных действий 22 августа, поскольку адвокат по своей инициативе звонил ей и согласовывал время и дату следственного действия.

22 августа адвокаты и подзащитная прибыли и попросили ознакомить с результатами рассмотрения их ходатайств, что имело значение для выработки позиции по делу, однако, та заявила, что ответы будут направлены по почте.

Скандал и разговоры на повышенных тонах адвокат отрицал, как отрицал и предоставление ответа на ходатайство, адвокат указал, что в тот день следователем вообще не составлялось никаких процессуальных документов и не проводились следственные действия, поэтому они и не могли быть сорваны, а поскольку следователь не сообщила, какие следственные действия будут проводиться, адвокаты и подзащитная покинули кабинет.

Следователь вызвала всех на следующий день – 23 августа, второй адвокат уведомил ее о своей занятости, тогда следователь назначила другого адвоката, ордер которого был датирован прошедшим годом. Кроме того, в постановлении о назначении адвоката следователь указала, что якобы адвокаты в течение 7 суток – с 16 по 22 августа – без уважительных причин не приняли участие в процессуальных действиях.

Адвокат С. считает это утверждение не соответствующим действительности, поскольку адвокаты никак не уведомлялись о проведении следственных действий в указанный период, а постановлением от 26 августа следователь отказала в удовлетворении ходатайства защитников по соглашению, указав, что знакомить с материалами дела она будет назначенного ею адвоката и обвиняемую, тем самым отстранив защитников по соглашению от участия в следственных действиях.

Адвокат также сообщил, что не допускал некорректного поведения, напротив, следователь высказывала в адрес обвиняемой угрозы «посадить» и другие некорректные фразы.

 

Совет АП СПб, разбираясь в доводах сторон, установил следующее:

Уголовное дело возбуждено в начале 2017 года. Защиту по нему осуществлял адвокат С., который неоднократно направлял в Северо-Западную транспортную прокуратуру жалобы на допущенные следствием нарушения. По результатам рассмотрения жалоб дело направлялось прокуратурой для организации дополнительного расследования и устранения выявленных нарушений.

Адвокат С. был уведомлен следователем о явке 15 августа, но не прибыл, поскольку сразу при назначении даты в соответствии с п.1 ст.14 Кодекса предупредил о своей занятости в иных следственных действиях, но следователь не сочла нужным согласовать с ним время следственных действий.

19 августа адвокат С. по своей инициативе позвонил следователю по телефону (копия снимка с экрана телефона была приложена) и согласовал дату и время явки 22 августа. В этот день адвокат С. и подзащитная явились к следователю и, не получив ответа на поданное ранее ходатайство, что нарушало права обвиняемой, покинули кабинет. Документов, подтверждающих факт уведомления адвоката С. о том, что следователь именно в это время будет составлять протокол об окончании следственных действий, представлено не было.

При этом Комиссия и Совет установили, что уже 22 и 23 августа следователь в нарушение ч.3 ст.50 УПК РФ вызвала адвоката по назначению.

При этом необходимо учитывать, что пятидневный срок, установленный
ч.3 ст.50 УПК РФ, начинает исчисляться не со дня, когда следователь уведомил адвоката о дате следственных действий, а со дня, когда следственные действия были назначены, но адвокат не явился без подтверждения уважительности причин неявки.

Поскольку 23 августа адвокат С. был уведомлен о явке 26 августа, то пятидневный срок должен был исчисляться с 26 августа, и участие в следственных действиях адвоката по назначению вопреки воле обвиняемой является нарушением ее права на защиту.

Доводы следователя о том, что в период с 27 августа по 15 сентября адвокат С. не являлся для ознакомления с материалами дела, опровергаются позицией этого же следователя об отказе в удовлетворении ходатайства адвокатов по соглашению, в связи с чем следствие 16 сентября обратилось в суд для установления времени для ознакомления с материалами уголовного дела; суд установил срок ознакомления с материалами уголовного дела по 20 сентября.

 

Совет АП СПб, как и Комиссия, не усмотрел в действиях адвоката
С. нарушений, а в ходе проверки не было получено данных о том, что адвокатом С. при общении со следователем допускались грубость и бестактность.

Дисциплинарное производство было прекращено.

 АДВОКАТ ПРИЗНАЛ ВИНУ ДОВЕРИТЕЛЯ БЕЗ СОГЛАШЕНИЯ

 В отношении адвоката Т. поступило две жалобы: от Совета депутатов муниципального образования (далее – Совет депутатов МО) и Ф. – исполняющего обязанности главы местной администрации этого муниципального образования.

Адвокат Т. заключил соглашение с Местной администрации на период действия со 2 по 30 сентября и получил нотариальную доверенность «… для совершения юридически значимых действий в интересах местной администрации».

Без ведома исполняющего обязанности главы Местной администрации
Ф., без заключения с ним соглашения и при отсутствии доверенности адвокат Т. в августе принял участие в двух судебных заседаниях как защитник Ф. по делам об административных правонарушениях по ст.5.59 и ст.5.21 КоАП РФ, при этом в процессах адвокат предъявил доверенность на представление интересов Местной администрации, то есть иного публично-правового субъекта, которая не являлась надлежащим основанием для представления в суде интересов Ф.

Как указала Местная администрация, при разбирательстве адвокат Т. без всяких на то оснований признал вину Ф. в совершении административных правонарушений, что повлекло применение к нему административных наказаний в виде штрафов в размере 5000 и 30000 рублей, что является не только нарушением порядка оказания юридической помощи, но и действиями вопреки воле Ф.

Кроме того, адвокат Т. оказывал юридическую помощь в условиях конфликта интересов доверителей: имея поручение и.о. главы МО Р. на представление интересов администрации в качестве ответчика у мирового судьи (в связи с иском А.), адвокат Т. явился 18 сентября в процесс по указанному делу как представитель истца (А.), предъявив ордер.

Больше того, адвокат Т., имея поручение Местной администрации на представление ее интересов, не являлся в судебные заседания по семи делам, назначенным в судах общей юрисдикции и Арбитражном суде, нарушив тем самым ряд положений, предусмотренных ст.ст.8, 12 и 14 Кодекса.

Адвокат Т. в период действия договорных отношений, не поставив в известность доверителя, в одно время отсутствовал в Санкт-Петербурге, будучи на отдыхе в США, а в другой период – в Испании, чем нарушил положения п.9 ст.10 Кодекса.

Адвокат также не вернул администрации подлинные документы и доверенность после прекращения договорных отношений.

Из жалобы Совета депутатов МО следовало, что адвокат Т. «при отсутствии соглашения» с Советом депутатов МО осуществлял «правовое сопровождение ведения судебных дел от имени и в интересах Совета депутатов».

Ф. в своей жалобе указал, что адвокат Т. с ним не заключал соглашение ни как с физическим, ни как с должностным лицом, но при этом осуществлял без его ведома и согласия представительство Ф. в судах, в частности в деле об административном правонарушении, совершенном должностным лицом – исполняющим обязанности главы местной администрации МО.

Адвокат Т. Сообщил, что заключенный с Местной администрацией договор ежемесячно продлевался, а после составления акта выполненных работ производилась оплата. Такой порядок действовал до подписания в сентябре последнего акта, после чего договор был расторгнут Местной администрацией при отсутствии претензий.

В отношении Ф. адвокат Т. «действовал по его просьбе в интересах доверителя по договору, соответственно, не заключая дополнительного соглашения». Адвокат Т. полагал, что, поскольку Местная администрация, Совет депутатов, глава администрации «входят в единую структуру местной (муниципальной) власти», то это «подразумевает действия адвоката в рамках уже заключенного договора поручения» с Местной администрацией.

Адвокат также полагал, что не действовал вопреки воле Ф., подтверждая свою позицию подписью Ф. в жалобе, подготовленной адвокатом. Кроме того, по мнению Т., Ф. мог принять и личное участие в процессе либо обратиться к помощи другого адвоката.

Комиссия пришла к следующему:

Согласно ст.12 Конституции РФ органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти, но они также осуществляют свою деятельность на основе системы «сдержек и противовесов».

Вышеизложенное положение детализируется в ст.34 Федерального закона от 06.10.2003 № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации», согласно которой структуру органов местного самоуправления составляют представительный орган муниципального образования, глава муниципального образования, местная администрация (исполнительно-распорядительный орган), иные органы и выборные должностные лица местного самоуправления, предусмотренные уставом муниципального образования, обладающие собственными полномочиями по решению вопросов местного значения. Таким образом, на местном уровне (на уровне муниципального образования) предусмотрено разделение органов согласно их компетенции.

В соответствии с Уставом МО его структуру составляют: совет депутатов МО; глава МО; Местная администрация МО.

Таким образом, каждый из перечисленных органов местного самоуправления является независимым и представляет собой самостоятельную единицу в структуре муниципальной власти, обладает собственной правоспособностью, которая включает и право от своего имени выступать в суде.

Более того, в силу положений Устава МО Местная администрация исполняет местный бюджет и представляет отчет о его исполнении на утверждение совета депутатов. В свою очередь Глава МО подотчетен и подконтролен избирателям и совету депутатов.

Комиссия также обратила внимание на то обстоятельство, что совет депутатов осуществляет функции представительного органа местного самоуправления, а Местная администрация – функции исполнительно-распорядительного органа, при этом в силу ст.15 Бюджетного кодекса Российской Федерации каждое муниципальное образование имеет собственный бюджет (местный бюджет), предназначенный для исполнения расходных обязательств муниципального образования.

Комиссия и Совет заключили что адвокатом Т. были нарушены:

· п.п.1 и 2 ст.25 Закона об адвокатуре и п.3 ст.9 Кодекса, поскольку судебное представительство без заключения соглашения об оказании юридической помощи является юридической помощью вне рамок адвокатской деятельности, а адвокат Т. действовал без заключения соглашения об оказании юридической помощи с Ф. и Советом депутатов МО;

· п.1 ст.11 Кодекса, т.к. адвокат Т., заключив договор на представление интересов Местной администрации, действующий до 30 сентября, участвовал 18 сентября в судебном процессе как представитель истца А. по его иску к Местной администрации;

· подп.1 и 2 п.1 ст.9 Кодекса, поскольку адвокат Т., не имя полномочий на представление в суде интересов Совета депутатов и главы Местной администрации МО, действовал вопреки воле и законным интересам Ф. и Совета депутатов МО;

· подп.2 п.4 ст.25 Закона об адвокатуре и требований корреспондирующего с ней п.1 ст.971 ГК РФ, в соответствии с которым существенным условием соглашения является предмет поручения, что выразилось в отсутствии квалифицированного оформления договорных отношений с Местной администрацией, в том числе формулирования предмета договора (не сформулировано, какие именно «определенные юридические действия» должен выполнить адвокат), что является профессиональной обязанностью адвоката, тем самым нарушив требование п.1 ст.8 Кодекса;

· п.2 ст.5 Кодекса, в соответствии с которым адвокат должен избегать действий (бездействия), направленных к подрыву доверия к нему или к адвокатуре, что выразилось в совокупности указанных выше нарушений.

Адвокат Т. не имел действующих взысканий, и было решено применить к нему меру дисциплинарной ответственности в виде предупреждения.